Что наука украла у философии?

В прошлом веке большинство западных интеллектуалов говорили о влиянии стремительного научного прогресса на мышление масс. Мыслители были встревожены будущим философии, её востребованностью и адекватностью. Тогда выдающийся британский мыслитель, общественный деятель и математик Бертран Рассел написал эссе «Философия для непосвящённых». Труд рассказывает о том, что наука присваивает себе все достижения философии.

 

 

 

Со времён появления первых цивилизованных сообществ человечество сталкивается с двумя типами проблем. С одной стороны, существует проблема укрощения сил природы, приобретения знаний и умений, необходимых, чтобы создавать орудия труда и вооружения, разводить полезных животных и выращивать полезные растения. В современном мире этой проблемой занимаются наука и техника, и, как показал опыт, для её решения необходимо наличие большого количества специалистов в узких областях.

Но существует также и вторая проблема, менее конкретная и иногда ошибочно считаемая менее важной — проблема оптимального использования нашего господства над силами природы. Сюда входят такие важные вопросы, как демократия и диктатура, капитализм и социализм, международное правительство и международная анархия, свободомыслие и авторитарная догма. Лабораторные исследования не дадут удовлетворительного ответа на эти вопросы. Наиболее полезные знания для решения таких проблем приобретаются путём изучения жизни людей в прошлом и настоящем, а также распознанием источников радости и горя.

 

Как только человек взял в руки определённый инструмент и освоил навык обработки земли, он использовал свои новые знания для создания жестокого культа жертвоприношений. Люди, первыми укротившие лошадей, использовали их для грабежей и порабощения мирных поселений. Когда в самом начале промышленного века открыли машинный способ производства изделий из хлопка, последствия оказались крайне печальными: возглавляемое Джефферсоном движение за освобождение рабов в Америке, которое находилось в шаге от успеха, сошло на нет; эксплуатация детского труда в Англии дошла до степени крайней жестокости; а безжалостный империализм в Африке усилился благодаря надежде на то, что чернокожие люди начнут одеваться в изделия из хлопка.

Сегодня сочетание научного гения и технологических знаний породило атомную бомбу, которая держит в ужасе всё человечество.

Эти случаи из самых разных периодов истории показывают, что требуется нечто большее, чем просто знания — нечто, что можно назвать «мудростью». И если мудрости вообще можно научить, то учить нужно иными способами, чем свойственными науке. Более того, сегодня мудрость нужна более, чем когда-либо, ведь высокие темпы научно-технического развития сделали старые мыслительные привычки совершенно неадекватными времени.

 

 
«Философия» означает «любовь к мудрости»; в этом смысле она необходима людям, чтобы новые силы, открытые учёными и вверенные правителям простыми гражданами, не привели человечество к ужасной катастрофе. Но философия, которая должна быть частью общего образования, — не то же самое, что философия специалистов. Не только в философии, но и во всех других отраслях академического образования существует различие между тем, что имеет культурную ценность и тем, что представляет сугубо профессиональный интерес. Историки могут спорить о событиях, произошедших во время неудачной экспедиции Синаххериба в 698 году до нашей эры, но не-историкам нет необходимости знать об отличиях этой экспедиции от удачной тремя годами ранее. Профессиональные эллинисты могут дискутировать о спорных моментах в пьесе Эсхила, но подобные детали не представляют интереса для человека, который хочет просто познакомиться с творениями греков. Точно так же люди, посвятившие свою жизнь философии, должны размышлять о вопросах, которые широкая образованная публика имеет право игнорировать — например, о различии теорий об универсалиях Фомы Аквинского и Дунса Скота. Подобные вопросы — часть специальной стороны философии, и их обсуждение не составляет её вклада в широкую культуру.

 

 
С первых дней существования философия имела две цели, которые рассматривались как тесно взаимосвязанные. С одной стороны, она стремилась достичь теоретического понимания мироустройства; с другой — стремилась найти и привить правильный образ жизни. От Гераклита до Гегеля или даже Маркса философия постоянно держала в уме обе цели; она не была ни сугубо теоретической, ни сугубо практической, но искала теорию вселенной, на основании которой можно было бы создать практическую этику. +
Таким образом, философия граничила с наукой с одной стороны и с религией — с другой.

 

Вплоть до XVIII века наука была частью того, что обычно называли философией, но с тех пор значение слова «философия» сузилось и стало ограничено наиболее общими и спекулятивными местами в сферах, с которыми имеет дело наука. Философию часто называют непрогрессивной, но это, по большей части, вопрос выбора слов: как только становится возможным достичь точного знания в каком-то древнем вопросе, новоприобретённое знание начинает считаться принадлежащим «науке», а заслуги «философии» отбрасываются. Со времён древних греков и до Ньютона знания о планетах были частью «философии», потому как они были неопределёнными и спекулятивными. Однако Ньютон изъял эту тему из области гипотетического и поместил в область научного. В VI веке до нашей эры Анаксимандр разработал теорию эволюции, утверждавшую, что люди произошли от рыб. Она относилась к философии, поскольку была спекуляцией, не подкреплённой доказательствами. Теория эволюции Дарвина, с другой стороны, была научной, потому что основывалась на последовательности форм жизни (чьи окаменелые останки были найдены) и на распределении животных и растений в разных частях мира. Можно в шутку сказать: «Наука — это то, что мы знаем, а философия — чего не знаем». Но необходимо также добавить, что философские рассуждения о том, чего мы ещё не знаем, доказали свою пользу как ценной ступени к точному научному знанию. Догадки пифагорейцев в астрономии, Анаксимандра и Эмпедокла об эволюции и Демокрита в отношении атомной структуры материи предоставили учёным более поздних времён гипотезы, которые никогда не пришли бы в голову самим философам. Можно сказать, что в своём теоретическом аспекте философия отвечает за формирование общих гипотез, которые наука ещё не в состоянии проверить; но когда проверка гипотез становится возможной, они становятся (если подтверждаются) частью науки и прекращают считаться «философией».

Польза философии в её теоретическом аспекте не ограничивается догадками, которые наука может в скором времени подтвердить или опровергнуть. Некоторые люди настолько впечатлены тем, что известно науке, что забывают о том, что ей неизвестно; другие намного больше интересуются тем, что науке неведомо и в итоге приуменьшают её достижения. Те, кто считает, что наука — это всё, становятся самоуверенными и самодовольными и осуждают интерес к проблемам, которым не свойственна определённость, требуемая научным подходом. Они склонны считать, что в практических вопросах мастерство может заменить мудрость, а убивать друг друга при помощи последнего слова техники — более прогрессивно и, следовательно, лучше, чем поддерживать жизнь старым способом. С другой стороны, те, кто пренебрежительно относится к науке, как правило, обращаются к каким-то пагубным отжившим суевериям и отказываются признать существенное увеличение человеческого счастья, которому наука, при мудром её применении, может способствовать. Оба этих подхода одинаково предосудительны, и именно философия указывает правильный путь, демонстрируя одновременно размах и ограниченность научного знания.+
Помимо вопросов, связанных с этикой и ценностями, есть и множество исключительно теоретических вопросов, представляющих извечный интерес, на которые наука не способна дать ответ — по крайней мере, в настоящий момент.

 



 

Продолжаем ли мы в каком-нибудь смысле жить после смерти, и если да, продолжаем ли мы жить только какое-то время или вечно? Может ли разум властвовать над материей, или же материя полностью властна над разумом? Или, возможно, и разум, и материя независимы в определённой степени? Есть ли у вселенной цель? Или ей движет слепая необходимость? А возможно, она не более чем хаос, где видимые нами законы природы — просто фантазия, порождённая нашей склонностью к упорядочиванию? Существует ли вселенский замысел? Имеет ли жизнь большую ценность, чем ей придаёт астрономия, или же наш акцент на значимости жизни — просто проявление ограниченности и чувства собственной важности?

Я не знаю ответов на эти вопросы, и я сомневаюсь, что их знает кто-либо другой; но я убеждён, что человеческая жизнь стала бы беднее, если бы эти вопросы были забыты или однозначные ответы были приняты без надлежащих доказательств. Поддерживать интерес к подобным вопросам и исследовать предлагаемые ответы — одна из функций философии.

Два этих предписания звучат очень по-разному, но при более детальном изучении становится очевидно, что на практике они едва различимы. Добродетельные люди отдадут предпочтение первому, традиционному варианту; люди с логическим складом ума скорее выберут второй. Лично я затрудняюсь сказать, какой из этих типов людей встречается реже. Тем не менее если любое из этих правил будет принято правителями и народными массами, которые они представляют, это мгновенно приведёт к тысячелетнему миру.

 

Не стоит ожидать, что молодые люди, занятые приобретением ценных специализированных знаний, смогут позволить себе уделять много времени изучению философии; но даже за время, которое можно легко выделить без ущерба для учебного процесса, философия может дать нечто, что значительно увеличит ценность изучающего её как человека и гражданина. Она может привить привычку мыслить точно не только в математике и в целом в науке, но и в общих, практических вопросах. Она может объективно расширить понятие о целях в жизни. Она может показать положение отдельного человека относительно общества, современного человека относительно человека прошлого и будущего, а также всей истории человечества относительно вселенной. Расширяя круг мыслей, философия предоставляет лекарство от тревог и мучений настоящего, открывая путь к ближайшему подобию безмятежности, доступной чувствительному уму в нашем беспокойном и нестабильном мире.