#НЕНАВИСТЬ
Чудовищные истории из русской психушки
Инсайды из психбольницы от девушки-пациентки. Ксюша много раз лежала в доме скорби и ей есть что рассказать.
СКЛИФ – центральная больница Москвы. Передовая, с большой территорией, площадкой для вертолётов и кучей корпусов. Один корпус отведён под психосоматическое отделение. Это такое место, куда попадают люди, пытавшиеся себя убить или нанести какие-то увечья, будь то перерезанные вены или передозировка антидепрессантов.
В это место попадают люди, которым нужна помощь их телу (сомо), но также повреждена “душа” (психо). Туда кладут тех, что причинил себя увечья: резался, травился, вешался, прыгал в окно или под поезд. Я была там около пяти раз и контингент не менялся: потерянные подростки, забытые миром пенсионеры, отчаянные зэки и граждане “по ошибке”.
Кто сюда попадал чаще всего? Пьяные, которые в пылу угара резали себя, чтобы что-то доказать. Таких закрывали минимум на две недели, кормили феназепамом (транквилизатор), делали перевязки и изолировали от внешнего мира.
Травматологическое отделение общее: в нём лежат женщины и мужчины вместе, в отличии от токсикологического. Целый этаж нашпигован палатами по 8-12 мест, с двумя туалетами (женским и мужским) на этаж, где нет дверей и туалетной бумаги.
На сортирах нет стульчаков, а на раковинах мыла. Душа нет в принципе. Люди тут могут лежать годами. Если очень попросить, тебя могут отвести в каморку в мужском туалете, где стоит маленькая ржавая ванная, покрытая грибком. Но и там только кран из стены на уровне колен. Пускают в это место раз в месяц. Остальное время мойся, как хочешь. Если у тебя нет близких, которые могут принести передачку с мылом и туалетной бумагой, то приходится просить у соседей или как-то выкручиваться самому.
Моя соседка, бабушка лет 80, постоянно кричала, что у неё из жопы лезет говно. Она была парализована ниже пояса и не могла самостоятельно дойти до туалета. Санитарки к ней не подходили, утку не меняли. Тогда бабушка перевернулась на бок, подхватила свою задницу, раздвинула булки для лучшего обзора и начала проверять наличие кала руками.
На пальцах, под ногтями и на ладонях остались комки говна. Она вопила, чтобы ей принесли утку, но только после того, как она измазала дерьмом всю постель и стены, к ней подошли санитарки, сменили подгузник и помыли руки в тазике, посыпая всё отборным матом.
Таких бабушек в моей палате было много, я не знала, почему они здесь лежат, я лишь понимала, что их никто не навещает – они были брошены. Им не меняли бельё, не носили утки, не заботились о пролежнях. От них воняло. Я не считаю себя очень уж сердобольным человеком, но мне регулярно приходилось приподнимать обвисшие тела, подставлять под дряхлые задницы утки и выносить их в туалет, чтобы просто самой не задохнуться в дерьме.
Но скоро всё это становится очень… бытийным. Сначала шокирует, потом привыкаешь, и вот уже сама вытираешь чужое говно, выносишь утки, подтираешь чужие задницы.
Однажды летом, в пятницу вечером, умерла старушка, что лежала возле окна. Дежурный врач тогда уже закончил свою смену, а новый ожидался лишь в понедельник. Отделение осталось под присмотром медсестёр и санитарок. Труп не вывозили до полудня понедельника. Просто никому не было до этого дела. Человек умер. Равнодушие. Человек разлагается на солнце. Безразличие. Живые пациенты пребывают в отчаянии. Индифферентность. Смрад заполнял палату, мы сами вывезли тело в коридор, оттуда его и увезли в местный крематорий к обеду понедельника.
В психосоматических отделениях запрещены посещения, мобильные телефоны и прогулки. Ты не имеешь возможности выйти с этажа и обречён скитаться по коридорам пока тебя не выпишут. Один раз в день у тебя есть пятиминутная возможность позвонить кому-то на домашний телефон и попросить о помощи, но, скажите, много ли вы помните городских номеров наизусть?
В токсикологическом отделении я лежала лишь однажды. Слева от меня прозябала Марина, женщина лет 45-55. Она высчитывала мою судьбу по дате рождения, расположению Марса и фазы Луны. У Марины была эрозия шейки матки. Она рассказала мне это как-то раз за обедом.
Ей этот недуг доставлял кучу неудобств и, чтобы от него избавиться, она поехала на дачу, обмазала внутри вагину сахарным сиропом, взяла с соседней пасеки пчёл, засунула их в литровую банку и села на неё своей промежностью.
Пчёлы залетели внутрь вагины, Марина запечатала их тампоном. Пчёлы жалили её пару дней, а потом умерли, замурованные внутри вагины. У Марины выступили вены на бёдрах, невыносимо заболело всё нутро, она вызвала Скорую, а когда те узнали её историю, то немедленно увезли в психушку. Так мы и познакомились в токсикологическом отделении. Я же всего лишь выпила несколько пачек антидепрессантов.
Большинство пациентов токсикологического отделения были прикованы к кровати. Немногие, как и я, могли слоняться по коридорам. Я заметила, что большинство дееспособных больных были восточными женщинами с перевязанным горлом.
Все они молчали или мычали. Одна лишь могла хрипло говорить и поведала мне, что произошло с её “сёстрами”. Как и в большинстве религий, самоубийство в исламе – смертный грех. Но в мусульманстве есть одна лазейка – сати – акт самосожжения. Как я потом прочитала, история у него глубокая, и нынешняя трактовка имеет мало общего с древними обычаями. Но в нынешнее время многие мусульманские женщины верят в то, что самосожжение – единственный способ самоубийства, который приемлет Аллах.
Вот только обливать себя бензином и чиркать спичкой в XXI веке уже некомфортно, а вот сжечь себя изнутри больше подобает духу общества. Эти женщины пили уксус в надежде выжечь себя. На деле же, мало кому удавалось сделать больше глотка. Большинство получало немыслимый ожог гортани, теряло способность самостоятельно глотать и говорить. Так они и попадали в токсикологическое отделение СКЛИФа.
Есть десяток хороших государственных психушек в Москве, куда можно бесплатно лечь и получить надлежащую помощь. В них может быть даже не особо страшно. Если ты не попал туда в принудительном порядке. Например, после того же СКЛИФа, где тебя залатали и перенаправили в настоящую психушку. Выйти оттуда по собственному желанию нельзя.
Это надзорные палаты без дверей, где напротив проёма сидят две суровые санитарки, которые круглосуточно за тобой следят. Свет не выключают даже ночью, чтобы видеть тебя всегда. Душа в палате нет, туалета тоже, а все нужды справляются в ведро. Однажды ведро было прикреплено проволокой к моей койке, и вся палата срала у моих ног. Ни о какой туалетной бумаге речи и не шло. Условия дикие: 10 коек, 8 тумбочек, один стул.
Из-за отсутствия тумбочки, как перегородки между койками, моя кровать стояла впритык к чужой. На соседней койке лежала исхудавшая бабушка с длинными волосами и совсем тонкими ногами. Чужие ноги переплетались во сне с моими, и я чувствовала их могильный холод, каждый раз, когда просыпалась в поту.
Все носят казённые пижамы, которые висят парусиной. Отбирают даже трусы. У тебя не должно быть ничего своего. Мне не вернули мои очки и линзы, которые мне передавали друзья ещё в СКЛИФ, и пришлось не снимать старые линзы, которые успели присохнуть к глазам. У меня -8, без них я бы не видела даже своих пальцев на вытянутой руке.
Да, карательной психиатрии и правда уже не существует (хотя я могу судить лишь по Москве), но пациентов постоянно привязывают к кровати грязными тряпками и чем-то обкалывают. Никому не говорят, какие лекарства тебе дают, просто вкалывают без перчаток и суют в рот таблетки.
СКЛИФ – центральная больница Москвы. Передовая, с большой территорией, площадкой для вертолётов и кучей корпусов. Один корпус отведён под психосоматическое отделение. Это такое место, куда попадают люди, пытавшиеся себя убить или нанести какие-то увечья, будь то перерезанные вены или передозировка антидепрессантов.
В это место попадают люди, которым нужна помощь их телу (сомо), но также повреждена “душа” (психо). Туда кладут тех, что причинил себя увечья: резался, травился, вешался, прыгал в окно или под поезд. Я была там около пяти раз и контингент не менялся: потерянные подростки, забытые миром пенсионеры, отчаянные зэки и граждане “по ошибке”.
Кто сюда попадал чаще всего? Пьяные, которые в пылу угара резали себя, чтобы что-то доказать. Таких закрывали минимум на две недели, кормили феназепамом (транквилизатор), делали перевязки и изолировали от внешнего мира.
Травматологическое отделение общее: в нём лежат женщины и мужчины вместе, в отличии от токсикологического. Целый этаж нашпигован палатами по 8-12 мест, с двумя туалетами (женским и мужским) на этаж, где нет дверей и туалетной бумаги.
На сортирах нет стульчаков, а на раковинах мыла. Душа нет в принципе. Люди тут могут лежать годами. Если очень попросить, тебя могут отвести в каморку в мужском туалете, где стоит маленькая ржавая ванная, покрытая грибком. Но и там только кран из стены на уровне колен. Пускают в это место раз в месяц. Остальное время мойся, как хочешь. Если у тебя нет близких, которые могут принести передачку с мылом и туалетной бумагой, то приходится просить у соседей или как-то выкручиваться самому.
Моя соседка, бабушка лет 80, постоянно кричала, что у неё из жопы лезет говно. Она была парализована ниже пояса и не могла самостоятельно дойти до туалета. Санитарки к ней не подходили, утку не меняли. Тогда бабушка перевернулась на бок, подхватила свою задницу, раздвинула булки для лучшего обзора и начала проверять наличие кала руками.
На пальцах, под ногтями и на ладонях остались комки говна. Она вопила, чтобы ей принесли утку, но только после того, как она измазала дерьмом всю постель и стены, к ней подошли санитарки, сменили подгузник и помыли руки в тазике, посыпая всё отборным матом.
Таких бабушек в моей палате было много, я не знала, почему они здесь лежат, я лишь понимала, что их никто не навещает – они были брошены. Им не меняли бельё, не носили утки, не заботились о пролежнях. От них воняло. Я не считаю себя очень уж сердобольным человеком, но мне регулярно приходилось приподнимать обвисшие тела, подставлять под дряхлые задницы утки и выносить их в туалет, чтобы просто самой не задохнуться в дерьме.
Но скоро всё это становится очень… бытийным. Сначала шокирует, потом привыкаешь, и вот уже сама вытираешь чужое говно, выносишь утки, подтираешь чужие задницы.
Однажды летом, в пятницу вечером, умерла старушка, что лежала возле окна. Дежурный врач тогда уже закончил свою смену, а новый ожидался лишь в понедельник. Отделение осталось под присмотром медсестёр и санитарок. Труп не вывозили до полудня понедельника. Просто никому не было до этого дела. Человек умер. Равнодушие. Человек разлагается на солнце. Безразличие. Живые пациенты пребывают в отчаянии. Индифферентность. Смрад заполнял палату, мы сами вывезли тело в коридор, оттуда его и увезли в местный крематорий к обеду понедельника.
В психосоматических отделениях запрещены посещения, мобильные телефоны и прогулки. Ты не имеешь возможности выйти с этажа и обречён скитаться по коридорам пока тебя не выпишут. Один раз в день у тебя есть пятиминутная возможность позвонить кому-то на домашний телефон и попросить о помощи, но, скажите, много ли вы помните городских номеров наизусть?
В токсикологическом отделении я лежала лишь однажды. Слева от меня прозябала Марина, женщина лет 45-55. Она высчитывала мою судьбу по дате рождения, расположению Марса и фазы Луны. У Марины была эрозия шейки матки. Она рассказала мне это как-то раз за обедом.
Ей этот недуг доставлял кучу неудобств и, чтобы от него избавиться, она поехала на дачу, обмазала внутри вагину сахарным сиропом, взяла с соседней пасеки пчёл, засунула их в литровую банку и села на неё своей промежностью.
Пчёлы залетели внутрь вагины, Марина запечатала их тампоном. Пчёлы жалили её пару дней, а потом умерли, замурованные внутри вагины. У Марины выступили вены на бёдрах, невыносимо заболело всё нутро, она вызвала Скорую, а когда те узнали её историю, то немедленно увезли в психушку. Так мы и познакомились в токсикологическом отделении. Я же всего лишь выпила несколько пачек антидепрессантов.
Большинство пациентов токсикологического отделения были прикованы к кровати. Немногие, как и я, могли слоняться по коридорам. Я заметила, что большинство дееспособных больных были восточными женщинами с перевязанным горлом.
Все они молчали или мычали. Одна лишь могла хрипло говорить и поведала мне, что произошло с её “сёстрами”. Как и в большинстве религий, самоубийство в исламе – смертный грех. Но в мусульманстве есть одна лазейка – сати – акт самосожжения. Как я потом прочитала, история у него глубокая, и нынешняя трактовка имеет мало общего с древними обычаями. Но в нынешнее время многие мусульманские женщины верят в то, что самосожжение – единственный способ самоубийства, который приемлет Аллах.
Вот только обливать себя бензином и чиркать спичкой в XXI веке уже некомфортно, а вот сжечь себя изнутри больше подобает духу общества. Эти женщины пили уксус в надежде выжечь себя. На деле же, мало кому удавалось сделать больше глотка. Большинство получало немыслимый ожог гортани, теряло способность самостоятельно глотать и говорить. Так они и попадали в токсикологическое отделение СКЛИФа.
Есть десяток хороших государственных психушек в Москве, куда можно бесплатно лечь и получить надлежащую помощь. В них может быть даже не особо страшно. Если ты не попал туда в принудительном порядке. Например, после того же СКЛИФа, где тебя залатали и перенаправили в настоящую психушку. Выйти оттуда по собственному желанию нельзя.
Это надзорные палаты без дверей, где напротив проёма сидят две суровые санитарки, которые круглосуточно за тобой следят. Свет не выключают даже ночью, чтобы видеть тебя всегда. Душа в палате нет, туалета тоже, а все нужды справляются в ведро. Однажды ведро было прикреплено проволокой к моей койке, и вся палата срала у моих ног. Ни о какой туалетной бумаге речи и не шло. Условия дикие: 10 коек, 8 тумбочек, один стул.
Из-за отсутствия тумбочки, как перегородки между койками, моя кровать стояла впритык к чужой. На соседней койке лежала исхудавшая бабушка с длинными волосами и совсем тонкими ногами. Чужие ноги переплетались во сне с моими, и я чувствовала их могильный холод, каждый раз, когда просыпалась в поту.
Все носят казённые пижамы, которые висят парусиной. Отбирают даже трусы. У тебя не должно быть ничего своего. Мне не вернули мои очки и линзы, которые мне передавали друзья ещё в СКЛИФ, и пришлось не снимать старые линзы, которые успели присохнуть к глазам. У меня -8, без них я бы не видела даже своих пальцев на вытянутой руке.
Да, карательной психиатрии и правда уже не существует (хотя я могу судить лишь по Москве), но пациентов постоянно привязывают к кровати грязными тряпками и чем-то обкалывают. Никому не говорят, какие лекарства тебе дают, просто вкалывают без перчаток и суют в рот таблетки.
